емкости с жидким азотом. У нее зачесалось на подкорке, словно в карточках было что-то странное, но Анархия снова отвлекла, как опытный экскурсовод, открывая ей секреты царства.

Белокуно.

— А там — эмбрионы из их материала. — женщина небрежно махнула в сторону

другого холодного контейнера. — Один, кажется М-13, дает выживающий даже в мертвых матках. — анархия фамильярно плеснула Ма по животу. Ма проигнорировала жест — так ее ошарашили находки.

— Ты здесь работаешь?

— Да, уже четвертый месяц. Я тебе говорила, татка.

— Нет…

Говорила ли? Ма внимательнее посмотрела на подругу. Анархия облизала губы, стирая бурю от иушечной слюны, развернула влажный взгляд в кабинет за стеклом и уставилась в гинекологическое кресло.

— Знаешь, здесь была группа женщин из материка. Все бесплодны. Им сказали, что суер позволит им родить. Конечно, они согласились на эксперимент. Только

Белокун не сказал, что дети им не достанутся. — По щекам Анархии потекли пьяные

слезы. Она положила руку на живот и повернула к Ма полные мольбы глаза.

И тогда Ма наконец-то поняла, как Анархия получила доступ к секретным лабораториям. Она сама стала участницей эксперимента. Ей захотелось тряхнуть подругу за плечи, привести в чувство, прокричать в лицо: «Какая же ты тупая.

Ради чего? Но для этого уже было поздно.

— Я не хочу отдавать им своего ребенка, — сказала Анархия, рукавом растирая слезы.

— Ты сама на это согласилась!

— Да. Нет… Я не смогу, Мария, кто бы ни родился. Даже если уродина.

В глазах Анархии была невысказанная просьба, хотя Ма и не понимала, что именно может для нее сделать. Вылечить нерожденного ребенка? Но она только начала работать с бумагами Мамая. На то, чтобы разобраться с суетой, уйдут годы. Анархия схватила ее руку и осторожно положила на живот. Маздрогнула.

Этот жест был коварен.

— Есть люди за пределами Станции. Они обещали меня вытащить. Но нужна твоя помощь.

— Ты говоришь об Армии чудовищ?

Ма почувствовала удар в ладонь, мягкий, но уверенный, будто ее просила не

Анархия, а то, что было у нее внутри. «Ребенок», — подумала Ма, и его обдало волной страха. Она отдернула руку и прижала пальцы к ее губам.

— Нет, нет, нет, — прошептала Ма, прикрывая Анархии рта, — не втягивай меня в это.

* * *

После того как отступил страх, Ма почувствовала злость. Как Анархия не понимает, во что ее вовлекает? В измену, в страшное преступление, и по меньшей мере Старшие Братья казнили, отправляли на новый круг Поединка. На мгновение она даже допустила мысль сдать Анархию Белокуну. Это отвечало бы Догмату Старших Братьев.

«Марко Дорош так бы ни сделал», — это предположение еще больше возмутило. -

Не она, а он был Старшим Братом; не она, а он руководствовался Догматом и совершал страшное во имя Поединка. Он покинул ее, чтобы принять присягу — тайная задача, которая оказалась важнее клятвы ей. Он мог выбирать и воспользовался своим правом. А что есть у нее?

Ма несколько часов просидела на матраце Мамая, обсасывая эти мысли.

Женщина в хиджабе приносила еду. Кажется, Ма говорила сама с собой или с

Мамаем. За последние недели предел стерся. «Нарушил ли Мамай присягу Старшим

Братьям, когда активировал Золотую Колыбель и уничтожил все записи о ней? Думал ли о людях в Киммерике, которых обрекает на страшные перемены? И была ли другая альтернатива войне? — Мысли обжигали. — У него были сомнения? Если Мамай увидел будущее, то мог ли его изменить или просто согласился на неизбежное? И наконец, кто дал ему право на такой выбор? Как он решился на Вспышки и под силу ли подобное решение другому человеку? Под силу ли оно мне?

Ночью Ма приснились мутированные дети. А утром, с облегчением сбрасывая с себя влажные простыни и остатки кошмара, она нащупала у матраца послание от людей за пределами Станции. Они обещали организовать бегство.

Прислушиваясь к бешеному стуку сердца, Ма несколько долгих мгновений размышляла, что делать с запиской. В конце концов, решила закрасить фломастером и спустить в выгребную яму. Съесть, как революционеры далекого прошлого, не решилась. Все же это было послание из Дешту, зараженное и пропитанное суетой. Следующие дни она усердно игнорировала Анархию. А потом, утоляя трем в ногах, пошла к Белокуну и попросила дать доступ к «Проекту

«. — У меня есть теория, что существует несколько типов сувора. По крайней мере, тот суер, коснувшийся Старших Братьев в Шейх-Эле, имел другие характеристики, чем то, что мы наблюдаем сейчас. — Ма остановилась, сомневаясь в следующей фразе. -

Первый суйер, то, что мы называем молозивом, имел более высокий потенциал к сохранению жизни. Возможно, из него мы сможем сделать лекарства для нынешних чудовищ. — Но, может, ты поможешь

с этим разобраться. Первый суйер сделал из живой плоти пластилин. Залей в форму

— и выйдет человечек. — Он холодно улыбнулся и молча протянул ей пропуск с высоким допуском.

Ма выдохнула. Белокун ничего не заметил. Он все еще доверял ей.

* * *

Лаборатория высокой секретности была еще одним бараком. Единственное отличие — живая охрана на входе и коробки вентиляционных систем на глухих стенах. Ма показала охраннику приказ Белокуна и зашла в низкое прохладное помещение. Под потолком гудели лампы, воняло безликой мертвенной стерильностью, как и в бараке с гинекологическим креслом. Кровати с пораженными размещались за плексигласовой перегородкой в хорошо освещенном удлиненном помещении. Она ожидала увидеть палату с больными, а обстановка напоминала лабораторию, инкубатор, где экспериментировали над низшими формами жизни. Каждая кровать была полупрозрачным закрытым коконом, в который можно было заглянуть.

Только когда Ма обошла их всех, то поняла шутку Белокуна о пластилине.

Тела действительно напоминали детские поделки, заброшенные на разной стадии готовности. В одном боксе Ма увидела голову и бюст, от которых тонкой паутиной расползались жилы, сухожилия, веревки мышц. В переплете едва угадывались очертания человеческого тела, словно живая масса только решала, какую форму приобрести. В

другого тела не хватало конечностей. Они тоже формировались с помощью сувора, но готовились стать рыбьими ластами. Еще один мужчина